Bleach/ Yasutora Sado/ Just view from the outside

Просто вольная фантазия на тему Мексики, Чада, etc.
Slash (?)

Ay, ay, ay, ay
Ay, ay, mi amor
Ay, mi morena
De mi corazon.

Утро.
Брюнетка моего сердца… Куда ты от меня уезжаешь, на шикарном круторогом мотоцикле, оставляя за собой пылящуюся колею и след от колес? Из-за своей густой челки ты можешь не увидеть впереди грузовик и влетишь в него на полном ходу – разбивая фары и голову, разбрасывая стекло, металл и падая в дорожную пыль… Влетишь, как истребитель в скалу, и огненная полоса протянется до ближайшего оврага.
Но это только мои нервные домыслы, потому что ты слишком хорошо следишь за дорогой и сумеешь не подвергнуть опасности себя и, что уж скрывать, грузовик. Глаза водителя откроются широко, словно двери в другие миры, а ты спокойно посмотришь на него и – вновь перед собой, огибая его, словно хрупкое препятствие. Будь осторожнее, впереди еще несколько машин…
Лавируешь, лавируешь, уверенно и спокойно сжимая сильными, затянутыми в «перчатки-без-пальцев» руками руль своего «железного коня», и когда я сижу у тебя за спиной, обнимая твои широкие плечи, мысленно называя твое короткое, нравящееся имя, mi morena, пыльная дорога кажется мне мостом в Рай – возможно, когда-нибудь так и случится.
День.
Ты почти все делаешь молча, любишь гавайские рубашки и тебе иногда ощутимо не хватает улыбки. А еще шляпы и коктейля с соломинкой. Ты почти ВСЕ делаешь молча. Почти. Молча снимаешь рубашку. Молча стягиваешь джинсы. На смуглых скулах не виден румянец, но я знаю, что он есть. Тебе всего пятнадцать - непривычно обнажаться перед незнакомыми людьми. Так же непривычно тебе и разговаривать, потому что ты как пламя, ограниченное стенками камина. Ты не позволишь разжечь его до такой степени, чтобы огонь вырвался из каменного рта, и это к лучшему. Таким ты мне нравишься.
Дорога тебя утомила, и капельки пота скользят по торсу к узким бедрам. Ты переодеваешься и идешь в душ, и струи горячей воды окатывают с головы до ног, заставляя волнистые пряди немного распрямляться, смывая дорожную пыль и жадно обволакивая тело. Рот чуть приоткрыт, видны ровные, чуть крупноватые белые зубы, но улыбки как не было, так и нет.
Ты моешься, выходишь из душа и направляешься во двор, где стоит твой мотоцикл. Кожа сидения черная, оно достаточно широкое, чтобы на нем мог поместиться не один человек, но ты еще не достаточно испорчен, чтобы представить себе, как можно на твоем любимом «байке» развлечься с кем-то, кому ты нравишься так же, как и мне, mi morena.
Вечер. Ночь.
Ужин, и, наконец, постель. Что за странное выражение на лице? Хватит хлопать глазами, mi amor, в постели можно не только спать, и ты это отлично знаешь… но почему смотришь на меня так спокойно, будто я маленький ребенок, вообразивший себе невесть что, а на дне серо-зеленых, темных глаз замечена некоторая неуверенность? Я говорю глупости? Неужели? Но ты-то молчишь. А если я протяну руку и проведу ладонью по темным, влажным волосам?.. Очерчу широкие плечи татуировкой взгляда, украшу их прикосновениями пальцев, поцелую яремную впадину и коснусь бедра коленом?
Начало, может быть, будет положено тогда, когда я окажусь к тебе настолько близко… но мне это, поверь, не нужно.
Утро.
Я снова у тебя за спиной, а ты об этом не знаешь, моя брюнетка. Ты снова седлаешь свой мотоцикл, снова едешь по пыльной дороге. И, может быть, если сейчас установить видеокамеру прямо перед тобой, перед тем, как умереть от столкновения с «железным конем», он успеет заснять легкую, едва заметную тень улыбки на твоих четко очерченных губах.

---

Где адмиралы не горят с кораблями.

Сквозь алый блеск бессмысленных улыбок,
Задать вопрос. Есть место – между нами -
Где водка с кровью – только лишь напиток,
Где адмиралы не горят с кораблями.

Где смерти место там, где место смерти,
А из кривых дорог шьет мастерица
Герою плащ, и белым мелом чертит
Те руны, что помогут не убиться.

А в чистом-чистом небе – полуночном –
Горит монетой медной лунный обруч,
И выстрел правой будет только точным,
И где герой по жизни – с правдой обручь.

И если бешенство – то только при свечах.
И если отравить – то после танца.
Когда дуэль – не спать, письмо строча,
Врагу о том, как рад такому шансу.

Я знаю, верно, есть такое место.
Я жил там до того, как в вечность канул.
А вечность здесь, и в ней, быть может, тесно.
Но мир тот весь во мне, открытой раной.

Во мне. В тебе. Во всех, кто может верить,
И кровь струится в венах беспокойно.
Не надо бритвой расстояний мерить.
Мы все вернемся. Пусть пока и больно.

---

Шаман

Наколдуй мне счастье, шаман,
Зови желтокожей рукой
Своих духов – я нынче пьян,
И готов уплыть за тобой.

Большеглазых огромных рыб,
И песчаных гладких котов…
Изваянья подземных глыб -
Я увидеть сейчас готов.

Заточи мою боль во снах,
Замуруй ее в пасти гор,
Чтобы принял спокойно крах.
А меня заключи – в простор.

Заключи, и отдай ключи
Диким, странным, чужим волнам.
А потом, как всегда, молчи
Панихиду заблудшим нам.

Легкий взмах, и шуршит рукав,
И танцует гюрза в песке.
И мелькает, горяч и прав,
Острый нож в расписной руке.

И мне кажется, я глотал
Травяной горько-сладкий сок,
А из горла, что ты разъял,
Вытекает сухой песок…

И ладони песок берут.
И сухие цветы горят…
Не сочти же, шаман, за труд.
Отмоли мой грех за меня.

---

Творческий дневник.
Caravaggio No Remorse